История одной девушки с татуировкой. Откровения

В последнее десятилетие города России наводнило новое племя — люди в татуировках. Они старательно дистанцируются от сравнения с уголовным миром, говорят, что их рисунки — это арт, искусство. Однако напряженного отношения к ним в социуме это не снимает. Скоро они созреют, выйдут на общественную арену и, так или иначе, будут влиять на жизнь этого не принимающего их большинства. Самое время спросить: кто эти люди? Что у них в голове? Сильно ли они отличаются от остальных?

Ирина Мержоева (имя изменено) – дитя чеченской войны. В 1995 году вместе с матерью уехала из родного Гудермеса и с тех пор живет в Абакане, работает в рекламе.

— С чего начался ваш роман с тату?

— Первый раз я сделала рисунок в Китае. Там много русскоязычного населения, и можно найти хорошего мастера, а не абы какого. Я в то время увлекалась буддизмом, точнее, направлением фен-шуй. Это такая теория повседневной жизни. Иероглиф был моей попыткой привлечь удачу, благополучие, деньги и любовь. Кажется странно: деньги и любовь в христианстве несовместимы, но в культурах Востока это не так. И я сделала первую татуировку на затылке. Тогда это было модно.

После этого в Абакане я нашла мастера Сашу Касаткина, его, наверное, вся Хакасия знает. Вот он и дал мне толчок забиваться,— так это у нас называется. Когда я его увидела, я была в восторге! Он был… просто как в комбинезоне. В то время искусство тату было редкостью. Что тогда произошло в моей голове – не знаю, но я решила продолжать.

Вне традиции

— Видимо, мама очень мальчика хотела, и я выросла девочкой-мальчиком. Мне нравится именно такое позиционирование себя. Мне всегда ставили в пример мою двоюродную сестру – она сидит в офисе, туфли-лодочки, и такая вся девочка-девочка… А у меня и пирсинг везде, и татуировки. Я рано села за автомобиль, причем на механику, у меня есть свой мотоцикл.

— А как это сочетается с традиционным представлением о чеченской девушке?

— Это никак не сочетается! Это в какой-то степени протест. Против излишней опеки родственников, рамок, в которых мне, как женщине, следует жить. Во мне всегда все против этого менталитета бунтовало: чем я хуже вон того парня с соседнего двора?! Я с этим не согласна. Я всегда хотела раздвинуть рамки того, что положено мужчине, а что — женщине, стереть разницу между полами.

Я никогда не надену хиджаб. Никогда не стану носить юбку в пол. Никогда не буду пресмыкаться перед мужчиной только потому, что он мужчина.

— Как мама это воспринимает?

— Сейчас у нее уже перестал дергаться глаз. Она, конечно, вздыхает, закатывает глаза, но уже не возмущается. Говорит: «Красиво. Но пообещай, что это в последний раз». Сейчас я уже стараюсь себя остановить, потому что татуировка — это болезнь. Зависимость. Стоит сделать одну, и ты уже не можешь остановиться.

— А вас, такую независимую, не смущает эта новая зависимость?

— Это, наверное, просто желание украшаться. Кто-то украшает себя бриллиантами, дорогими нарядами. Я украшаю себя рисунками, и мне нравится внимание окружающих. Например, летом, на пляже. В городе я хожу в майке, в шортах, и все это разрисованное тело видно. Мне нравится привлекать к себе внимание. У кого-то, в основном у молодежи, это вызывает восхищение, а у старших – наоборот – презрение: «Эй, сколько у тебя ходок?». Но внимание в любом случае обеспечивает.

Татуировка как магия — оберег или порча?

Первая ее татуировка была сделана на затылке, под волосами. Ее никто не видел. Это был своего рода акт бытовой магии, оберег, заговор.

Человек, в сущности, делал это всегда — традиция татуировки настолько древняя, что вряд ли отыщется этнос, не прибегавший к таким отметинам. Ведь главный ее смысл был и остается в том, чтобы обозначить себя, назвать свою принадлежность, выделить для других, чтоб не было загадок и разночтений.

Назвать себя, пригвоздить это клеймо и очертить вокруг себя круг. Отказаться от возможности стать кем-то другим — не ваше дело, кем. Кем хочешь.

Для меня это обращение — не просто к прошлому, а к глубокой архаике — самый поразительный тренд современности. В том числе и на Западе, родине модерна.

В любом случае, я всегда чувствовала, что татуировка — это нечто большее, чем просто украшение.

— А вы верите в то, что татуировка влияет на вашу жизнь?

— Она ее меняет, кардинально меняет. Конечно, это эффект плацебо, но это мне помогает воспрянуть духом, взбодриться. Я стараюсь не думать о том, что это влияние негативно, что татуировка, может быть, даже ломает жизнь человека, особенно женщины.

—Не каждый мужчина готов жить с такой женщиной.

— С раскрашенной. Люди воспринимают татуировку как агрессию. Однажды я из-за этого потеряла мужчину. Он говорил, что ему стыдно появляться со мной на людях, требовал, чтобы я прекратила это. Вообще был очень властным, тираничным. Поставил условие. А я пошла к своему мастеру, сделала очередную татуировку, вернулась домой, демонстративно, при нем собрала вещи и ушла.

— Я вижу в ваших мотивах противоречие. Вы, как и всякая женщина, хотите быть любимой, благополучной, удачливой — и тут же «подсекаете» это своими демонстрациями. Мужчина ведь тоже хочет вашего цветения, хочет вас видеть в женской ипостаси. Когда вы повели себя так демонстративно, по-мужски — что вы хотели ему показать?

— Что я личность. А не безличная серая масса.

Стереть свой пол

Некоторое время Ирина молчит, думает. В начале нашего разговора она заявила, что хочет устранить рамки — в том числе и между полами. И сейчас, видимо, сомневается, так ли это.

— Да, возможно, я сама провоцирую в мужчине то, что мне не нравится — паразитизм. В вашем поколении еще остались настоящие мужчины, но среди моих ровесников альфонс — каждый второй. У меня большой круг общения, и я вижу, что молодые люди этого совсем не стесняются.

Я стараюсь быть сильной и все сделать сама. А что-то попросить или взять у них – ни за что. Наверное, поэтому я каждый раз выхожу из отношений с пустой сумой и… с пустой душой.

И единственная отрада – пойти и сделать очередную татуировку. Этим я ставлю как бы точку. Все, едем дальше.

— Очередной заговор на любовь, изобилие и удачу?

— Нет. Я решила, что больше никого в душу не впущу. В последних отношениях я проиграла. А я, оказывается, не умею проигрывать. И я не принимаю их безответственность. Когда привяжут твоего ребенка к себе, а потом уйдут без объяснения причин. Это не по-мужски.

— Быть мужчиной – это означает для меня ум, ответственность. За свои слова, за свои поступки. За свою семью.

— Вы такого мужчину знаете?

— Нет. Но таким был мой дедушка. Он был властным, был человеком слова, человеком чести. Он для бабушки, своей жены, для своих детей готов был сделать буквально все. Он создал свою семейную империю, и семья жила за ним как за каменной стеной. Она ничего не боялась. Он и на пенсии таким оставался. Это мой идеал мужчины.

… Хоть убейте меня, дорогой читатель, но я не понимаю, причем тут стирание полов.

Не хочу выглядеть мошкой

— …Короче, я решила, что больше не допущу близких отношений.

— Но ведь жизнь сама по себе риск. В том числе и риск отношений, потрясений, потерь, боли. «Нет, это слишком страшно, я не буду. И вот это – тоже слишком. Не буду» — разве это не самоограничение? Вы боитесь рисковать?

— Однажды мы с друзьями ездили на Туимский провал, и там люди прыгали с каната вниз. К человеку привязывают резиновый трос, он на нем долетает почти до самой воды, и на расстоянии примерно метра эта резинка его по инерции вверх подбрасывает, потом опять опускает. А потом его на лебедке поднимают вверх.

И вот друзья мне говорят: «Ну что, слабо? Да ты никогда не прыгнешь». Мне слабо. А я, знаете, высоты боюсь до смерти. Я жила на пятом этаже, и выход на балкон покурить для меня был каждый раз каким-то микро-стрессом… И я прыгнула. На спор. На пять тысяч.

…Когда меня одели в амуницию, я увидела, как эта лебедка ненадежно крепится. Глянула вниз… о Боже… Говорю: «Пожалуйста, не толкайте, я сама».

— Почему вы прыгнули?

— Я понимала, что если я сейчас не прыгну, то в глазах своих друзей буду выглядеть какой-то мошкой. Жалкой, безответственной… Я прыгнула. Кричала так, что не только весь Туим, но и Шира, наверное, слышала. Не знаю, как я не умерла от разрыва сердца. Эти несколько секунд свободного падения, в бездну, без всего.

Потом я долго не могла говорить, друзья тоже были в шоке. Сели в машину. Я закурила. Говорю: «Пятак гони, ты проспорил».

Человек-праздник — или человек с диагнозом?

Ира говорит, что тяга к татуировке сродни ломке наркомана. Борется она с ней жестко, физически. Марафонский бег, профессиональный фристайл со всеми сопутствующими издержками, а еще любимая работа.

— В ней я нашла себя. Я себя вижу в качестве организатора, выдумщика. Мне всегда нужно куда-то бежать, что-то делать, шевелиться. Если работы нет – я не знаю, куда себя деть. И, что бы ни случилось, стараюсь не унывать. Меня называют «человек-праздник» — наверное, это моя горячая чеченская кровь сказывается.

— А на работе знают о татуировках?

— Я их делаю с умом, чтобы в офисной одежде не было видно. Однажды ко мне домой пришел за документами сослуживец, а я была в домашней одежде, в шортиках и майке. Он меня увидел — и остолбенел. Потом говорит: «Я каждый день вижу тебя на работе и не знал, что ты такая».

Вот так это и бывает — ты общаешься с людьми, все нормально, они к тебе тянутся. Но потом ты снимаешь одежду — и начинаются проблемы восприятия: оказывается, ты человек с диагнозом! – смеется Ира. — Я думаю, каждый человек с татуировкой хочет доказать, что он такой же, как другие люди.

Автомобилисты ведь тоже самоутверждаются друг перед другом: у кого машина круче.

Во мне проснулся кто-то… по материнской линии

— А дочке нравятся ваши наколки?

— Безумно нравятся. Иногда я даю ей фломастеры, и она их раскрашивает. Ей девять лет, и мы договорились, что когда ей исполнится 18, если она осознанно к этому подойдет, мы это сделаем. Если разонравится — уже сейчас это можно безболезненно свести лазером, а когда она вырастет, наверное, появятся какие-то безвредные кремы.

Но я никогда не дам согласие на то, чтобы она забилась полностью. Мне почему-то не хочется это видеть на ее теле.

Антон Ратников

Собрание текстов, мыслей, записей, фотографий

Рассказ «Татуировка»

— Скажи, а ты бы согласился переспать с татуированной женщиной?
Мы вдвоем сидели у меня и лениво потягивали шерри-бренди. Жанна теребила волосы, задумчиво смотрела в потолок и чесала языком. Я старался собрать мысли во что-то цельное, хмелел и слушал ее вполуха. Но этот вопрос заставил меня поперхнуться.
— Че… чего?
— Если бы я сделала татуировку, то по-прежнему была бы секси?
Жанна захлопала глазками, часто-часто.
— Что это с тобой, родная?
— Кажется, мне чего-то не хватает…
— Татухи?
— Ну да… почему бы и нет?

Я сделал глоток и внимательно посмотрел на нее. Жанне было чуть за тридцать. Если бы не усталые глаза, слишком очевидные морщины и болезненный цвет кожи, ее можно было назвать миловидной. Фигурка, по крайней мере, у нее очень даже ничего. Ни грамма лишнего веса и даже, может, слишком худая. Говорят, тут дело в неврозах. Недаром она так любит грызть ногти.
— Не знаю, не знаю. Как-то это смело, тебе не кажется?
— А что тут такого? Это же искусство…
— Весьма спорное.
— У многих людей есть татуировки.
— У зеков и солдат. Хочешь наколоть себе «Слава ВДВ»?
— Нет. Что-нибудь симпатичное. Бабочку или я не знаю…
— Купола?
— Купола? Нет-нет. Я против религиозной тематики. Все эти святые меня немного пугают, — она встала и зашагала по комнате в задумчивости, — по-моему, самый страшный персонаж в мировой поп-истории – это Иисус. Не находишь?
— Неудивительно, учитывая, что ему пришлось пережить.
— Заметь, до тридцати с небольшим он жил совсем даже неплохо. Не считая небольших отлучек в пустыню.
— Да, говорят диета полезна. Но при чем здесь татуировка?
— Это все вообще ни при чем. Просто мне кажется, мне чего-то не хватает. Понимаешь, это может стать изюминкой.
— Не забывай, татуировка на всю жизнь.
— И что? Любовь тоже на всю жизнь. Но у меня уже было три мужа.
— Три? Ты серьезно? Я слышал только о двух.
— Один муж у меня был секретный.
— Понимаю. Но сразу хочу сказать, я не буду спонсировать это мероприятие.
Жанна закатила голову и рассмеялась.
— Ну уж конечно. Оглянись.
Я огляделся. Моя комнатка действительно не отличалась изысканностью обстановки. Повсюду были навалены книги, газеты, ручки. Шерри-бренди мы пили из чашек. Ужина не было, поскольку у меня отключили газ. Ну и так далее.
— Могла бы так не подкалывать.
— Забудь. Я-то знаю, как серьезно мужчины относятся к своей финансовой состоятельности. Или несостоятельности.
Она села поудобнее и закурила.
— На самом деле, я уже все продумала, — сказала она, — тут есть один тату-салон. В трех кварталах. Работает до полуночи. А сейчас в разгар сезона вполне возможно и ночью. Поэтому давай сделаем это сейчас.
— Сейчас? Ты с ума сошла. Уже двенадцатый.
— Значит, стоит поторапливаться. Я хочу ее сделать. Действительно хочу. Но завтра могу передумать. Поэтому хватай ноги в руки – и пойдем.
— И деньги у тебя есть?
— На наколку хватит.
Мне это стало даже интересно.
— Черт с тобой, — сказал я.
Мы быстро оделись и пошли. По Неве проплывали корабли с резвящимися туристами. Дул резкий, остужающий ветер. Мы шли, закутавшись в одежду. Эхо разносило цоканье ее каблуков по переулкам.
— И что за рисунок? – спросил я.
— Так… Еще не знаю. Что-то романтичное.
— Но в целом тебе плевать?
— В целом – да. Я просто хочу татуировку.
— Кстати, это довольно эгоистично с твоей стороны.
— Что? Делать тату?
— Да. Делать тату без моего разрешения.
— По-моему, ты согласился.
— Нет. Я ничего такого не говорил.
Мы остановились.
— Ну так что? – спросила она.
— Ты ждешь моего благословения?
— Ты же на этом настаивал!
— А если я скажу «нет»?
Жанна фыркнула.
— Ну и что?
— То есть, ты все равно пойдешь в салон?
— Пожалуй, да. А почему бы и нет, малыш?
— Ты пожалеешь об этом завтра.
— Возможно. Но это будет завтра.
Я внимательно посмотрел на нее. Мне стало ясно, что сейчас она переступит через меня и пойдет себе, насвистывая «Венский вальс» в этот тату-салон. Изображать из себя обиженного было бы глупостью.
— Ладно, пойдем, — сказал я.
Мы пошли дальше.
— А вдруг ты разонравишься мне?
— С чего это вдруг?
— Ну, татуированные женщины порой выглядят вульгарно.
— Ха! Ты просто смотришь много порнофильмов. У порноактрис хватает татуировок.
— Я бы не хотел, чтобы моя девушка напоминала порноактрису.
— Уверен?
— Может, только в какой-то отдаленной перспективе…
— Вот мы и дошли.
В тату-салоне сидел молодой сухой парень в кожаной кепке и смотрел «Тернер и Хуч» по маленькому дребезжащему телевизору. Увидев клиентов, он удивился.
— Аптека за углом.
— Надеюсь, аптека нам не понадобится, — сказала Жанна, — мы к вам.
Парень наморщил лоб. Какое-то мгновение в его голове боролось желание досмотреть фильм с лауреатом «Оскара» в главной роли и заработать денег. Конечно же, алчность перевесила. Он выключил «ящик».
— О’кей, — сказал он, — проходите.
За приемной была еще одна маленькая комнатушка. Там скучала какая-то девушка с кричащим макияжем. По видимому, она ведала мейк-апом, маникюром и всякой другой ерундой. На нас она не обратила ровным счетом никакого внимания. Мы прошли в угол. Там была оборудовано место для татуирования. Кушетка, сидение, несколько шкафов, заваленных каталогами с бесчисленным наколками, на стене висели плакаты. С одного из них на нас смотрел лысый бугай, у которого наколок не было разве что на глазах. Он напоминал огромную ходячую вазу. Очень злую вазу.
— А где мастер? – спросил я, смотря как парень копошится в вещах, отодвигает ящики, находит спирт, съемные иглы и прочий стафф.
Парень фыркнул.
— Я и есть мастер.
— Мастер?
— Ага.
Я кашлянул.
— Странно. Мастер татуировок без татуировок?
Парень заулыбался и посмотрел на меня.
— Кто сказал, что у меня нет татух? Одна есть.
— Где?
— Вот здесь, — сказал парень и потрогал себя за мошонку, — показать?
— Нет, спасибо.
— Я так и думал…
Жанна смотрела на все с воодушевлением. Она была словно ребенок, которого пустили в магазин игрушек. Блаженная улыбка не сходила с ее лица.
— Какой рисунок? – спросил парень, закончив приготовления.
Жанна пожала плечами.
— Что-то подходящее для меня.
Парень вздохнул.
— То есть, никакой конкретики?
— Не-а.
— Ладно…
Он встал и подал ей пару каталогов.
— Смотрите, выбирайте. Прейскурант в конце, — он подал брошюру и вышел.
Я тоже взял один каталог, расположился в кресле и стал просматривать. Татуировки были, в основном, довольно скучные. Минуты через три мне захотелось спать. Я зевнул.
— Может, пойдем?
— Нет-нет. Самое интересное только начинается.
— Помни – татуировка – это больно.
— У тебя когда-нибудь случались месячные?
— Нет. А что?
— А то, что женщины привыкают к боли.
— Можно получить заражение крови.
— У него есть дезинфицирующий раствор.
— Что-то я не вижу здесь раковины, в которой можно помыть руки.
— Микробы обходят эту дыру стороной.
У меня закончились аргументы и я сдался. Тут вернулся парень.
— Выбрали?
— Да вот это, — сказала Жанна, ткнув пальцем в картинку. Я приподнялся, чтобы рассмотреть рисунок. И поперхнулся. Это был череп. Довольно пугающий, откровенно говоря.
— Это? – переспросил парень. Выбор Жанны его тоже удивил.
— Ну да. Что такого?
— Девушки предпочитают розы или лилии, на худой конец.
— Я необычная девушка.
Парень пожал плечами.
— Я могу наколоть целого скелета с пятидесяти процентной скидкой.
Жанна подняла глаза.
— Скелета? Возможно. Но не сейчас.
— Ладно.
Парень пошел к столу.
— Эй! – сказал я, взяв Жанну за локоть, — ты в своем уме? Череп!
— В своем, в своем.
— По-моему, это ненормально.
— Татуировка?
— Ага. Особенно такая.
Она вдруг одернула руку. Ее лицо исказилось злобой.
— Не мешай мне, — сказала она сквозь зубы.
— Что с тобой, зая, я не понимаю…
— Да пошел ты! Ты скучный, тупой, недоношенный алкаш! Куда тебе понять!
Я замер, широко открыв рот.
— Чего вылупился, кретин? У меня зубы сводит от тебя! Ты такой же неинтересный, как слоновье говно! Понял?
Мне стало обидно.
— Вообще-то слоновье говно довольно интересно.
— Пошел ты! Не мешай мне. Просто не мешай!
Я убрал руку и посмотрел на парня. Он стоял в стороне, смотря на нас широко раскрытыми глазами. Его лицо вытянулось. Кажется, он не ожидал такого развития события.
— Может, мне выйти? – спросил он. Жанна одернула его.
— Нет уж, давай расчехляй свой аппарат и принимайся за дело, понял?
Парень замотал головой. Он понял.
Потом я сидел в том же кресле, обитом дерматином, хлебал пиво из горлышка (я сходил в магазин), глотал сопли и старался не думать об унижении. В конце концов, думал я, Жанна не так уж и не права. В том смысле, что я действительно нудный тип. Но до этого я думал, что Жанне это нравится. По крайней мере, она ничего не имеет против.
Машинка дребезжала, я пил пиво, пару раз отлучаясь в туалет, Жанна на меня не смотрела.
«В конце концов, я действительно мало зарабатываю», — думал я.
Через пару часов парень выключил агрегат.
— Ну все, — сказал он, — завтра кое-что доделаем и алес!
Жанна покрутилась рукой. На ее предплечье чернел угрожающий череп, похожий на те черепа, которые фигачат на обложки своих альбомов дэд-металл-группы.
— Ну как? – спросила она у меня игривым тоном, как будто ничего не случилось.
— Довольно мило.
— Я знала, что тебе понравится.
Я хмыкнул, она заплатила, мы вышли.
— Что ты такой надутый?
— Вобрал в себя много воздуха.
— Обижаешься?
— Есть немного.
— Ладно, забудь. Ты действительно бываешь нудным. Зато у тебя упругая задница.
— Разве?
— Конечно. Так и хочется схватить ее.
Мне стало приятно. Я даже зарделся.
— Что ж, а у тебя симпатичная татуировка.
— Хрен с ней. Хочешь я завтра ее закрашу?
— Чем? Тушью?
— Чем угодно. Если тебе она не нравится, я от нее избавлюсь.
— Это невозможно.
— Возможно! Мы найдем какой-нибудь способ. Ну, любимый, хочешь этого?
— Хочу кое-чего другого.
— Кое-чего другого и этого.
— Делай то, что считаешь нужным.
— Я люблю тебя.
— И я люблю тебя, мой огуречик.
Обнявшись, мы пошли домой по тихому переулку, и только ее каблуки стучали: цок-цок…