Татуировка СССР
Клиенты тату салонов, ностальгирующие по ушедшей эпохе СССР, могут выбрать эскиз нательного рисунка соответствующей тематики. Сегодня такие картинки чаще всего привлекают внимание представителей старшего поколения. Однако татуировки с СССР встречаются и у молодежи, не успевшей толком пожить в союзном государстве, но тоскующей о былом могуществе страны.
Татуировки в студии Baraka
Записаться на бесплатную консультацию
Татуировки по теме союза представляют собой как надпись СССР, так и какие-то знаковые изображения, имеющие отношение к той эпохе. Нередко они и выполняются в соответствующей советской стилистике. В тату, которые носили граждане СССР, было мало цвета – как максимум три оттенка. Рисункам того времени свойственен примитивизм. В целом же советская татуировка была консервативным продолжением традиций олдскула.
Если речь идет о тату с надписью, то слово «СССР» часто используется не как самостоятельная единица, а как часть фразы. Оно встречается в нательных рисунках, носители которых хотят подчеркнуть свою принадлежность к этому государству. Самые популярные тату такого типа – с фразами «Рожден в СССР» и «Сделано в СССР».
Вместо того чтобы выбрать эскиз со словом «СССР», можно отдать предпочтение тому, где оно будет передано через эмблему. Из этой категории чаще всего встречаются татуировки с серпом и молотом. По одной из версий, распространение они получили в сталинские времена. Заключенные накалывали в области сердца серп с молотом, веря, что этот знак спасет их от смерти. Считалось, что по такому изображению никто не рискнет стрелять. Сегодня эта татуировка все еще остается популярной в преступном мире. Когда на теле заключенного набиты серп и молот, а выше них скрещенные кости, то рисунок означает страдание за принципы. Однако у главной эмблемы СССР есть и более «мирное» значение. Серп и молот можно набить в качестве отсылки к советскому времени, символа мощной производительности труда.
Для татуировки часто выбирают и герб СССР. Это возможный сюжет патриотического нательного рисунка для того, кто родился в Советском Союзе, или чьи родители были его гражданами. В целом любой герб, изображенный на тату, подчеркивает приверженность носителя к национальной традиции родины. Однако часто такие геральдические эскизы становятся элементами тюремных наколок, есть криминальное значение и у советского символа. Изображение герба Союза на фоне скрещенных костей и с инициалами на лентах раньше обозначало принадлежность к преступному клану.
Все объекты, размещенные на сайте, в том числе элементы дизайна, текст, графические изображения, иллюстрации, видео, и другие объекты, а также любой контент, размещенный на сайте, являются объектами исключительных прав ООО «БАРАКА», и других правообладателей. Полное или частичное копирование, модификация, компиляция, перевод, цифровое преобразование и другие действия с материалами сайта возможны исключительно по согласованию с ООО «БАРАКА» с обязательным размещением при использовании активной ссылки на сайт
Чтобы помнили: Гид по стилям и истории советской татуировки
Татуировку советского времени зачастую отождествляют с тюремными наколками — что не далеко от истины, если мы начнём говорить о процентном соотношении. При этом не следует забывать, что советская татуировка — это не только татуировка тюремная — хотя по большому счёту любая татуировка воспринималась в то время через эту призму — такой сильной была её связь с криминальным миром, и оттого порицалась). Сильно татуированных людей могли и сослать из центральных районов города, свежую татуировку в некоторых военных частях могли заставить свести не самыми приятными для описания способами. Это, впрочем, не останавливало делать татуировки не только криминальных персонажей — в различное время их делали моряки, военные, футбольные фанаты, музыканты, да и просто романтичные подростки.
У советской татуировки было множество жанров — но при этом у всех этих жанров были схожие стилистические особенности. Советская татуировка стала консервативным продолжением общеевропейской традиции олдскула, который в начале 20 века еще не успел сделать прорыва в художественности. Здесь же следует отметить и примитивную технику советских работ, которые были вызваны отсутствием минимального оборудования. Татуировщикам приходилось собирать машинки и разводить краску приходилось из подручных средств — канцелярской туши или жженого каблука и мочи, в результате чего татуировки имели как максимум три оттенка. Советская татуировка большую часть своего времени (до 80-х гг) развивалась как во внутренней, так и во внешней изоляции — образцов удачной западной татуировки и советской татуировки видели очень мало.
В последние годы дореволюционной России татуировка переживала ренессанс — и тому было сразу несколько причин. Следует заметить, что ту же тенденцию можно проследить во всем мире — и, пожалуй, только сейчас татуировка стала столь же популярна, как в начале прошлого века. На популярность татуировки в России в те годы повлияли интенсивные отношения с Японией — оттуда драконов на себе привезла вся высшая аристократия, включая даже Николая II и великого князя Михаила Александровича. Как своеобразный итог, в 1905 году появляется первый письменный запрос на открытие тату-студии.
Татуировками увлекаются не только верхние чины аристократии — с конца 19 века начинает формироваться так называемое «воровское сообщество» с собственным языком рисунков на теле. После революции обе категории основных потребителей татуировки подвергаются гонениям — однако никаких документальных подтверждений дискриминации татуировки того времени не сохранилось. При том, что татуировки осуждаются и связываются с криминальным сообществом, в период Великой Отечественной Войны и после, они приобретают все большую популярность: их начинают делать все больше и больше людей.
С конца XIX века начинает формироваться так называемое воровское сообщество с собственным языком рисунков на теле.
«Мне было 13 лет, я был в селе у дяди. Меня завели ребята, что я городской, трус. И тогда, чтобы доказать им и себе, что это не так, я в течение дня произвел себе татуировки. Это довольно сложно: три иголки обжигаются, макаются в тушь, и колется рисунок. На пальце я сделал колечко, в другом месте инициалы моих двух самых близких друзей, в третьем — свои инициалы. А на правом плече написал: „Не забуду мать родную“. После этого я три дня пролежал с температурой 40».
В хрущевское время татуировки начинают мелькать в кино — появляется культовый для отечественных татуировщиков фильм Георгия Данелии «Сережа». Татуировка становится популярна в дворово-деревенских слоях, но эта популярность не идет ей на пользу — она по-прежнему сильно связана с криминальным миром. Ситуация практически не меняется до 80-х, и татуировка продолжает оставаться уделом преимущественно заключенных, военных и моряков.
Татуировка придет в субкультуру только в 80-х — хотя первые рокеры, битники и футбольные болельщики начинают себе что-то колоть еще в 70-е годы. В 80-е субкультура начинает стремительно развиваться — появляются первые татуировщики из музыкальной среды, начинаются первые эксперименты в этой области. Татуировка захватывает все более широкую аудиторию — появляются первые цветные татуировки, всё больше людей рок-подполья делают себе татуировки.
К началу 90-х татуировка бурно развивается, открываются первые домашние студии, а весной 1995 года в московском клубе «Эрмитаж» проводится первая тату-конвенция, одному из участников которой татуировщик Филипп Лью дорисовывает лицо Максима Чирика так, что последний попадает в мировой календарь «Heavy tattooed man of the world». У мастеров появляются первые машинки и чернила — хотя эксперименты в этой области будут продолжаться еще довольно долго.
Макс Чирик и Face-Tattooed Club Bibirevo
Расцвет армейской или военной военной татуировки случился во время Второй Мировой, а позднее такая татуировка стала одной из самых распространенных в СССР. Тем не менее нельзя сказать, что эта татуировка была хоть в какой-то мере легализована. Татуировка на службе приравнивалась к «членовредительствам», и прапорщики должны были отслеживать подобные случаи, а в идеале не допускать их. При этом общее правило было таково — чем сложнее были условия прохождения службы, тем проще там относились к татуировкам: в опасных условиях прохождения службы были другие, более важные поводы для беспокойства.
Традиционные рисунки в армейской татуировке выглядят довольно просто и должны нести прежде всего функциональную роль: рассказывать о владельце где, когда и как он служил. На татуировках можно было увидеть группу крови (особенно популярно стало это во время войны в Афганистане), изображение рода войск, годов службы, части — или символики, эмблемы войск или принадлежности к военной специальности — корабль, парашют, самолет, флаг. В каждой части существует своя традиция татуировок, хотя, традиции не запрещали небольших отступлений вроде обнаженных женщин.
Чем сложнее были условия
прохождения службы,
тем проще там относились
к татуировкам.
У моряков в СССР было исключительное и негласное право на татуировку. Прежде всего это были, конечно же, простые и символичные рисунки — якори, чайки и остальная морская атрибутика. Именно моряки привозили на себе татуировки со всего мира — или татуировки, хотя бы напоминающие иностранные. Классическим примером морских татуировок станет тот самый фильм «Сережа», где капитан на пляже снимает китель, а на нем множество кривых рисунков — морское чудовище, русалка, фехтующие морячки, и птички с короной и надписью «Нюра».
Подробно о тюремных татуировках и их значениях мы уже не раз писали. Количество таких татуировок просто поражает. По воспоминаниям ветерана Отечественной войны и ветерана МВД России Аркадия Бронникова, в СССР было примерно 25–30 миллионов татуированных заключённых начиная с 1960-х и до 1990-х годов.
У советской тюремной татуировки есть свои символы для того, чтобы отмечать сроки заключения, характер преступления, даже какие-то личные черты. Но из-за массового характера она многократно усложняется и становится удивительно подробным языком с огромным количеством знаков. После развала Советского Союза свет увидело множество тюремных архивов офицеров-криминалистов — Бронникова, Болдаева, Дубягина, изучавших татуировки заключённых многие годы. Самый знаменитый архив — Данцига Болдаева, насчитывающий 3000 татуировок, — опубликовало издание Fuel в виде трёхтомника Russian Criminal Tattoo.
«Россия долгое время жила в изоляции, и в результате всё в ней от политики до искусства пошло своеобразным путем, начало развиваться по своему, — рассказывает издатель книги Russian Criminal Tattoo Дэймон Мюррей. — Татуировки российского преступного мира в этом смысле — очень характерный пример».
«Россия — страна, где примерно каждый третий прошёл через лагерь в советское время. „Отцы“ в Кремле знали цену бесплатной рабочей силы. Так что неудивительно, что наша семья прошла через советскую тюремную систему. Неудивительно также и то, сколько тюремных татуировок мы видели на пляже. Я очень хорошо помню, как рассматривал их ребёнком — изображения икон, церквей, чёртов и кошек. Я был поражен, мне, должно быть было семь или восемь, и я даже не знал, что это были тюремные татуировки — и я даже как-то позабыл о них, пока не вышла книга Russian Criminal Tattoo. По-русски они назывались просто — наколки».
татуировщик и дизайнер
Для тех, кто хотел татуировку, но не принадлежал ни к военным, ни к преступникам, оставалось несколько вариантов — попробовать научиться набивать самому или найти кого-нибудь, кто это делает неподалеку. Дворовую татуировка еще долго будут делать романтичные персонажи и бунтующие подростки. Как вспоминает Михаил Бастер, «еще в начале 80-х во дворе какие-то умельцы за стакан вермута кололи парусник одному знакомцу, отчаянному фанату Iron Maiden и Motӧrhead, — точно не из-за увлечения уголовной романтикой».
«Летом сорок первого года я в Тбилиси бегал плавать на купальню. Тогда, как и сейчас, в моде были татуировки. И я сам себе выколол на руке маленький якорь. Потом такой же якорь выколол своему другу, Шурику Муратову. Потом другому мальчику из 6 „Б“ — сердце, пронзенное стрелой. И стал модным татуистом — выкалывал якоря, сердца, кинжалы. А Гамлету (сыну милиционера) я выколол на груди орла, несущего голову женщины. Орел смахивал на курицу, но всем нравилось.
А потом ко мне пришёл Жора. Жора учился в ФЗУ и был признанным хулиганом. Он велел мне выколоть ему на плече могильный холмик с крестом и надпись: „Нет в жизни счастья“. Полдня я старался, двумя иголками накалывал Жоре на плечо тушью картинку и надпись и за это получил две папиросы „Север“ (тогда я уже курил). А вечером, когда мы играли в футбол, явился разъярённый Жора: оказывается, в слове „счастья“ я пропустил вторую „С“, и над „могилой“ красовалась надпись „Нет в жизни счатья“. Жора хотел меня отлупить, но я предложил вариант: он меня не лупит, а я вместо надписи на его плече сделаю аккуратную широкую черту, а сверху напишу тот же текст без ошибок. Будет очень красиво. И еще в виде компенсации за моральный ущерб на другом плече вытатуирую кинжал, обвитый змеей с чешуей. (Чешуя особенно ценилась, колоть её было долго и муторно.) Жора на черту и на кинжал согласился, но писать что-либо на его теле категорически запретил»
В Тбилиси я ездил часто. Летом, в конце пятидесятых, я стоял там на площади Ленина на трамвайной остановке. Подошёл третий номер, а мне нужен был пятый. И вдруг из окошка высунулся вожатый трамвая и радостно закричал:
Пригляделся — Жора! Подошёл, поздоровался.
- Залезай! По блату без билета довезу!
Я сказал, что мне нужен пятый номер. Жора закричал, что трамвай сломался и пусть пассажиры немедленно вылезают! Пассажиры вышли, и Жора без остановок довез меня в пустом трамвае до улицы Николадзе. Прощаясь, я написал свой телефон и адрес и дал Жоре: „Будешь в Москве, заходи“.
Жора взглянул и вернул мне листок:
- С другой стороны нарисуй кинжал со змеей.
- Зачем?
- Традиция, — и Жора показал пальцем.»
режиссёр фильма «Серёжа»
В 1980-х в советском союзе складываются субкультуры с выдержанным стилем — байкеры, панки и рокеры, в меньшей степени сюда же относятся и футбольные болельщики. Татуировка становится важным маркером принадлежности к субкультурной среде — у каждой группы появляется свой татуировщик, а у каждой из субкультур постепенно вырабатывается свой стиль. Для субкультурных татуировок оказываются важными два момента: во-первых, они противостоят — и часто даже вступают в открытый конфликт с тюремными татуировками. Во-вторых, субкультурная татуировка изобретает цвет — и тем самым еще сильнее противопоставляет себя татуировке тюремной.
«Постепенно у татуировщиков вырабатывался почерк, у субкультур — стили татуировок. Метало-рокеры, изначально предпочитавшие наносить изображения конфедератских флагов, постепенно съезжали в черепно-мозговую тему и сюжеты, как в песне „Коррозии металла“ „Смерть с косой идёт за колбасой“. Процесс в субкультурной среде развивался стремительно — перемещающиеся между городами подростки обменивались информацией, переезжали и сами оседали в других городах.
Наша история рок-н-ролльной татуировки мало чем отличается от зарубежной, но, конечно, имеет свою специфику, потому что она разворачивалась с задержкой на два десятилетия. Как человек, плотно соприкоснувшийся с этими чудачествами во второй половине 1980-х, могу сказать, что мы многое получили с Запада в готовом виде, хотя информация просачивалась по крупицам — через иностранные журналы и кадры с видеокассет.
Сейчас уже можно не кривить душой и признать, что не то что с татуировками, а даже с одеждой у многих музыкантов 1980-х были проблемы. Впрочем, личности, на которых присутствовали какие-то „клейма“ небольшого размера или надписи на иностранных языках, были. Помню татуировки у Ника Рок-н-Ролла, у покойного Гриши Сологуба («Странные игры»), у ребят из питерской хеви-металлической группы „Фронт“. В Питере татуировок было больше: там существовала группа лиц, лавировавшая между панк- и рокабилльной эстетиками, практически вся ныне покойная, — Вилли, Слава Книзель, Юра Скандалист. В Москве тоже были отчаянные персонажи, окунувшиеся в тату-эстетику с головой, — например, бас-гитарист ВИА тяжелого звучания „Мафия“ Максим Чирик, который ещё в 1984 году сделал себе надпись на лбу „HMR“, что означало „Heavy Metal Rock“. По тем временам это была серьёзная заявка на асоциальность — иностранные надписи раздражали милиционеров, начитавшихся методичек и невесть что навыдумывавших по поводу молодёжных субкультур.
А времена были непростые — середина 1980-х, тотальный дефицит многих товаров народного потребления. На московских полках в какой-то момент не оказалось не только красок, но и туши — ленинградской, завода „Колибри“, которой делали татуировки цветом — чёрным, синим, красным и слегка зелёным. Цвет — это было крайне важно, поскольку татуировки новой культуры должны были отличаться от татуировок ранее существовавшей — криминальной. Уголовники работали „жженкой“ — краской, полученной из жженой резины и мочи, которая использовалась как антисептик».
«Поначалу, когда я был приверженцем панковского стиля, тусовка вся ограничивалась алкоголем и музыкой. А татуировка началась с журнала „Метал-Хаммер“. С фотографий группы „Роуз Тату“. В журнале этом была фотка маленькая, пять на три сантиметра, на ней эти парни, все в татуировках цветных. Я тогда в первый раз такое увидел. Информации тогда вообще не было, и журнал этот каким-то чудом попал к нам в руки. Причем впоследствии он был где-то утерян, но когда речь заходила о татуировках, мы его постоянно поминали как аргумент в дискуссиях о татуировках. Мы спорили, что круто, а что не круто, говорили, что видели на фотке цветные татуировки, но нам мало кто верил.
По возвращении в Севастополь я начал рисовать свои первые татуировочные эскизы. Тогда же пришло осознание того, что надо модернизировать татуировочную машину. Первая была сделана из бритвы, гитарной струны и пуговицы, всё это крепилось на пластилине. Я чувствовал, что это просто несерьёзная конструкция. Я выстругал из деревяшки по типу приклада этакую фигню, обмотал изолентой моторчик, купленный в „Детском мире“… Панкам наносились информационные дизайны, то есть элементы стиля плюс лозунги. При этом рисовал и срисовывал всё подряд».
«Цвет и новые мотивы татуировок иногда приводили к конфликтам и выяснениям отношений с криминальными элементами, считавшими себя исключительными носителями „правильных“ татуировок. Не помню, чтобы такие разборки заканчивались трагически, но на зонах татуировка вполне могла стать поводом для серьёзных претензий. Такие легенды ходили по тусовкам — в частности, про панка с позывным Пёс, у которого была татуировка „Убей коммуниста ради мамы“. В одной разборке из-за татуировок мне довелось принять участие самому. В 1989 году во время проведения фестиваля „Монстры рока“ в „Лужниках“ мы с товарищем, уже в то время носившие цветные „несоветские“ татуировки, будучи сильно подшофе, случайно натолкнулись в парковой зоне на группу отдыхающих. Один из них был с ног до головы разукрашен голыми бабами, одна из которых (в районе паха) держала в руках телефонную трубку с проводом, уходящим в трусы, и надписью „Алло, мы ищем таланты“. На веках у отдыхающего была надпись „Не буди“. После непродолжительного выяснения отношений в стиле „ответь за всё“ благодаря бодрым ответам и аргументации, что нас тут 65 тысяч человек — „утопчем и не заметим“, с этой компанией установился более дружелюбный контакт. Этот персонаж, которого окрестили Вася Не Буди, был впоследствии подтянут к субкультурному татуировочному процессу в надежде на обмен опытом, хотя на самом деле нам был нужнее тот, кто на нём всю эту красоту расписал. Эта наивность отозвалась серией кривых и поплывших рисунков на телах генералитета метало-рокерской тусовки, но это мало кого расстраивало».
«Ну, где-то в году 1982-м, мне тогда 14 лет было. И был я таким нормальным советским пареньком, которому друзья-подонки взяли и спящему набили на лице автографов… А потом, как в фильме о мальчике Серёже, начали ставить точки-крестики. Потом, собственно, надписи культовые, типа „ХэМэРэ“ пошли, которые писались подростками повсеместно на остановках. Сначала полоски какие-то рисовали, а потом решили, что дабль-ю круче. Но всё-таки первая осмысленная татуха была про хеви-метал.
К середине 1980-х и позднее, когда начался видеобум, до подростковой среды докатились видеофильмы „Улицы в огне“, „Таксист“, „Мэд Макс“, „Разборки в Малом Токио“, когда появилась ориентированность на татуировки как субкультурную атрибутику. Вскоре в крупных городах уже имелось достаточное количество молодёжи, о чьих татуировках уголовники пренебрежительно отзывались как о бессмысленных портачках. Но их становилось всё больше и больше. И в какой-то момент появились первые цветные изображения, что окончательно определило иное развитие этого направления социального маркирования».
«Я тогда не делал больших тем и придерживался московской традиции: мелкие дизайны с особым значением. Черепами всякими. А вообще большинство тем приносили сами люди, часть из которых действительно знали, что именно им нужно. Поэтому всё происходило быстро. Бритвой я колол несколько месяцев, а потом сделал из пилки „Ремингтон“ более эстетскую модель. Поскольку я сразу стал рисовать флеши, как-то отошёл от того, что люди заказывали нечто свое, правда, я рисовал их очень долго. Потом, собственно, начал работать в родительской мастерской, и пошли личные крупные темы.
Изначально настроенный скептически, а иногда откровенно агрессивно выражавший отрицательное отношение к нарастающему движению неформалов и новаций именно в сфере татуировки, криминальный мир нередко пытался выяснять отношения с творческими маргиналами. Но уже к концу 1980-х новаторы татуировочных тенденций, упорядочив собственные позиции, путем выяснения отношений нашли общность в асоциальных позициях по отношению к официозу, и дальнейший прогресс художественного аспекта татуирования особых протестов не вызывал.
При этом стоит отметить, что обмен опытом, а также привлечение кольщиков с лагерным опытом в неформальную среду оставался как в 1980-е, так и поныне, за счёт чего постоянно происходило обновление технического подхода и модернизация не ранговой татуировки».
Оценивать итоги советского времени непросто — с одной стороны, татуировка прошла долгий путь, с другой — кажется, что она топталась на месте. В советском союзе возник уникальный язык тюремных татуировок, который вызывает восхищение у лучших мировых мастеров — но при этом трудно воспринимать тюремную татуировку, как хоть сколько-нибудь искусство.
Татуировка в советское время в принципе лишена права относиться к искусству — «портаки», «наколки» и т д несут в себе множество разных целей и смыслов кроме одного, первичного для татуировки — украшать тело. И корни у этого феномена, наверное, глубже, чем просто гонения и запреты — татуировка всю свою историю развивается как подпольное искусство, и в одной из наших статей мы перечислили только несколько из этих запретов.
Тот факт, что татуировка в советское время не приобретает своей декоративности и эстетики, связан скорее с общей системой советских ценностей, в которой бытует пренебрежение мещанством и осуждение излишней заботы о внешнем виде — той системы ценнностей, результаты которой мы до сих пор пытаемся преодолеть. Смена этой парадигмы случается в самом конце советского времени — и именно в эту эпоху и появляются первые мастера с собственным почерком, которые будут определять татуировку в раннее постсоветское время.
Татуировка в советское время пребывает в тотальной изоляции и удивительным образом существует полностью без инструментария и контекста, развиваясь как своеобразная вещь в себе. Каждый, кто занимается татуировкой, вынужден изобретать собственную америку — смешивать красящую смесь, собирать машинки разных моделей. Советская татуировка проходит под грифом экспериментальной — но такой она будет оставаться еще долгие перестроечные годы. Об этом мы собираемся рассказать в следующей статье.